Мэрион Милнер "Своя жизнь":

обзор книги

Книга Мэрион Милнер (Marion Milner) «Своя жизнь» (A Life of One's Own) — первый литературный источник, посвященный использованию дневника для самоисследования и преобразования собственной жизни (внутренней, а затем и внешней).

 

Мэрион Блэкетт Милнер родилась в 1900 году в Великобритании (умерла в 1998), по материнской линии она происходила из очень благородного и когда-то богатого семейства; завещанные тетушкой средства дали ей возможность получить лучшее на тот момент среднее образование для девушек, доступное в Англии. Потом она выиграла стипендию на получение высшего образования, и к 26 годам у нее был диплом психолога-исследователя (с отличием), и она работала ассистентом ведущего британского психолога-исследователя того времени, Сирила Берта.

 

Именно в этот период Милнер стала понимать, что хотя в ее жизни, если посмотреть со стороны, все очень даже «так», ей самой ее жизнь кажется пустой, не приносит удовольствия. Она осознала, что не хочет просто «быть полезной обществу», а хочет «жить», но при этом не знает, что же она сама вкладывает в это «жить». Она призналась себе, что все время сосредоточена на том, что подумают о ней другие люди, на своем желании угадать их ожидания и соответствовать им; она осознала, что ей часто бывает трудно вспомнить, где она была в конкретные моменты дня, что ее окружало и как это окружение влияло на нее, потому что она все время «неправильно развернута внутрь», погружена в беспокойства о прошлом или о будущем.

 

Милнер решила найти свои собственные ответы на то, что для нее лично значит «жить» и каким образом можно входить в состояние, когда по-настоящему живешь. Она решила не читать по этому поводу умных книжек, потому что знала, что, по сути, у нее самой никогда не было позиции ни по какому поводу, ею управляли традиции и предписания, и кому угодно было довольно просто ее в чем угодно убедить. А вдруг то, что написано в книжках, ей не подходит и только введет ее в заблуждение? Она знала, что не отличается могучим интеллектом, и знала, как легко можно ошибиться в выкладках-умозаключениях, поэтому решила не пытаться отыскать ответ на свой вопрос путем рассуждения. Также она решила не проходить психоанализ, потому что это, по ее словам, «исключительно элитарный, привилегированный выход из положения», а ей бы хотелось найти способ, которым мог бы воспользоваться практически любой человек.

 

Что же оставалось? Милнер, будучи ученым, решила стать исследователем собственной внешней и внутренней жизни. Ведь если хочется что-то поменять, надо же разобраться, что именно представляет собой актуальное состояние того, что ты хочешь поменять… У нее возникла гипотеза, что показателем и побочным эффектом понимания того, что значит «жить» и умения входить в состояние, когда по-настоящему живешь, является ощущение счастья. Она решила заняться наблюдениями и экспериментами, а в качестве основного метода сбора данных использовать дневник: каждый день записывать, чего ей хотелось; получилось ли у нее то, что хотелось; в какие моменты она чувствовала себя счастливой; что происходило важного (чтобы, если гипотеза о том, что счастье есть показатель понимания того, что значит «жить», не подтвердится, можно было бы разобраться, что в жизни важно помимо счастья).

 

Книга «Своя жизнь» — это результат анализа дневниковых записей за семь лет.

Если быть точным, Милнер начала анализировать свои записи на четвертом году их ведения, и этот процесс также был отражен в дневниковых записях последующих лет. Это книга от первого лица, с большим количеством выдержек из дневников, без каких-либо универсальных обобщений. Милнер долго думала о том, стоит ли вообще писать такую книгу, и в результате пришла к выводу, что другую ей писать было бы нечестно, а представление об исключительной уникальности собственного опыта тоже может быть заблуждением.

 

Милнер очень долго откладывала начало своего эксперимента, потому что ей казалось, что она «еще не все прочитала» из того, что доступно по теме. «Но всякий раз, — пишет она, — когда я поддавалась этому искушению, это приводило к самым что ни на есть пагубным последствиям».

 

Наверное, вас не очень удивит, что с изначальным планом «писать каждый день, а потом через несколько месяцев подвести баланс счастья и понять, что делать дальше со своей жизнью» у Милнер ничего не вышло. Вначале она честно пыталась, но то, что получалось, ее не особенно радовало («холодно; у меня насморк и запор, я никак не могу найти себе места, слишком много ем и кажется, что без толку… ужасно хочу купить красные башмаки, перемерила сегодня несколько пар, все оказались малы»), она забрасывала дневник и не писала по несколько дней. Однако намерение сохранялось, и постепенно, через два-три месяца, записи в дневнике стали качественно иными – стали появляться живые описания мгновений («здание гостиницы в тумане, просвеченном лучами солнца – сердце запело»), списки («Я хочу…», «Страхи, которые меня останавливают», «Я становлюсь несчастной оттого, что…», «Кому и почему я завидую…»); становится меньше оценок происходящему, а вместо этого появляется больше вопросов к самой себе (записи очень часто заканчиваются вопросами). Одним из поворотных моментов, по мнению самой Милнер, был вопрос: «А может быть, дело не в том, чтобы с жизнью что-то делать, а в том, как именно на нее смотреть?..» Уже на этом этапе она отмечает, что письменное запечатление опыта меняет восприятие – становится заметным многое из того, что раньше вообще «проходило мимо».

 

Перечитав свои записи через год после начала эксперимента (за этот год она успела влюбиться, выйти замуж за любимого человека, получить работу в Америке и уехать туда с мужем… но в записях этому уделяется меньше внимания, чем можно было бы ожидать), Милнер осталась с ощущением «ничего не понимаю; более того, не понимаю, как работает моя голова; так как на свете нет книг, которые объяснили бы, как работает именно моя голова, буду продолжать исследование». Она перечитала обрывки дневниковых записей, которые вела до начала эксперимента (обычно каждая попытка вести дневник продолжалась несколько недель, потом Милнер это надоедало и она забрасывала писать), и нашла еще несколько списков: «Что я люблю» и «Что я ненавижу» (в последний список попали, в частности: «бархатные и плюшевые кресла», «когда холодно и мокрые ноги», «когда мне говорят, что какое-то третье лицо мной пользуется»). Это, правда, тоже не оказалось особенно полезным, потому что относилось к какому-то определенному прошлому. Среди старых записей были также попытки письменно отслеживать мысли. Перечитав их, Милнер обнаружила, что всякий раз, когда она начинает думать о чем-то актуальном, ее мысли начинают блуждать и уносятся в прошлое, к каким-то воспоминаниям, о существовании которых она давно забыла.

 

Она решила приложить эти методы к своему текущему моменту. Составила список своих страхов, а потом в течение нескольких дней записывала, какие моменты в течение дня вызывали у нее самую сильную тревогу. Она обнаружила, что эти моменты, как правило – мелкие неловкости во взаимодействии с людьми; однако в некоторых случаях сила возникавшей тревоги была несопоставима с поводом, ее вызвавшим. Милнер обнаружила, что это происходило тогда, когда она реагировала на ситуацию, позволяя своему разуму блуждать, и тогда в реакцию на актуальное происходящее втягивались чувства, относившиеся вообще к чему-то другому в прошлом. Милнер сделала из этого вывод, что у нее как бы два разума. Один разум присутствует здесь-и-сейчас и управляет поведением адекватно, а другой разум блуждает, где хочет.

 

Тогда она стала исследовать этот блуждающий разум – посредством свободно-ассоциативного письма. То есть, она давала себе слово-затравку, а потом записывала, разделяя черточкой-тире, слова, выражения и обрывки фраз, приходившие ей в голову в связи со словом-затравкой и с уже написанным. Грамматической и логической связности в этом не было. Так Милнер работала с дневными грезами и фантазиями, со сновидениями, с неоднозначными чувствами в адрес кого-либо.

Она поняла для себя, что в прошлом жизнь казалась ей пустой и поверхностной именно потому, что она считала, что у нее есть только один разум – адекватно присутствующий в настоящем , — а второй разум она полностью игнорировала.

 

Перечитав записи за первый год эксперимента, Милнер поняла, что материала слишком много, и для того, чтобы толково что-то исследовать, нужно выбрать что-то одно и именно на это обратить внимание. Ей было очень любопытно, почему в какие-то моменты такие мелочи, как блики от электрической лампочки на поверхности воды в ванне, вызывают у нее восторг, а в какие-то другие моменты даже общество любимых людей, прекрасная музыка и живописная природа не способны вызвать и малейшего отклика. Милнер решила, что это зависит от ее собственных настроений, и задалась вопросом, может ли она сама как-то на эти настроения влиять. Сам процесс записывания впечатлений что-то менял для нее, и при этом ей удалось заметить и сохранить в записях, что иногда ей удавалось совершить своего рода «умственный жест», чтобы изменить настроение. Она нащупала, что если представить, что фокус восприятия – это такая точка, то эту точку осознавания можно двигать по собственному телу и выносить за его пределы. 

Довольно часто ощущение оторванности от жизни, отгороженности от нее возникало у Милнер, когда она начинала активно хотеть быть в соприкосновении с жизнью и тревожиться о том, что это у нее не получается. Сами мысли и тревоги служили барьером между ней и жизнью. В частности, если она знала, что что-то (например, картина) «должно» ей нравиться, потому что «это нравится всем развитым, тонко чувствующим, образованным людям», то, глядя на картину, она часто скатывалась в тревогу о том, почему картина не нравится ей настолько, насколько «должна»… в результате сама картина как бы переставала для нее существовать.

 

Иногда Милнер удавалось вырваться из колеи брюзжания и недовольства собой, когда она начинала просто проговаривать про себя (а потом иногда записывать), что конкретно она воспринимала: движение ветра, как падает свет, как цыпленок подходит и пытается что-то склюнуть с ее ботинка, и пр. Она отметила при этом, что такое наблюдение дает ей возможность воспринимать жизнь через все органы чувств одновременно, в то время как ранее, осознала она по контрасту, она могла, например, только видеть, но не слышать, или только слышать, но не видеть, и никогда – одновременно.

 

Еще один способ, который она нащупала для соприкосновения с жизнью, был «распространять в разные стороны чувствилища внимания» — вместо того, чтобы «сворачиваться в клубок». Так ей удалось заполнять вниманием все свое тело. Она не стала искать для этого состояния каких-то умных названий, а просто обозначила его для себя как «это толстое чувство». Тренируясь вызывать у себя «это толстое чувство», она обнаружила у себя «позади ума» страх, возникавший всякий раз, когда она пыталась максимально широко распространить чувствилища внимания. Когда она пыталась обратить внимание на этот страх, он исчезал, но однажды ей удалось «ухватить его за хвост». Это был страх раствориться и исчезнуть.

 

В целом все эти упражнения с передвиганием точки осознавания и распространением чувствилищ были очень интересны и приносили восторг, но… вспоминала Милнер о них только тогда, когда находилась в одиночестве. В общении с другими людьми это умение от нее ускользало. А общаться с людьми хотелось, да и по работе приходилось постоянно.

 

Тут Милнер поддалась искушению не искать свое собственное решение, а позаимствовать чье-то еще, уже готовое. И она погрузилась в чтение книг по самопомощи. В этих книгах были описаны, причем весьма убедительно, упражнения на концентрацию внимания, которые должны были привести к большей «адекватности» в общении с людьми. Однако прямо сразу приступать к ним было нельзя, потому что, как говорилось в книгах, вначале нужно было определить свою жизненную миссию, главную цель в жизни. А вот с этим у Милнер, по ее словам, всегда были проблемы, и, сталкиваясь с этим требованием в книгах по самопомощи, она испытывала острое чувство собственной неадекватности. Она «дрейфовала», а не «целеустремленно продвигалась» к чему-то. 

 

«Несмотря на то, что у меня, с социальной точки зрения, «все было», — писала она, — а именно: муж, возможность заниматься любимым делом, работа в Америке,- я все равно могла бы в этих книгах по самопомощи поставить большую галочку напротив таких «слабостей» как «застенчивость», «нерешительность», «отсутствие силы воли», «нарушения внимания»». Она нашла старую, еще до начала эксперимента, запись «Чего я хочу от жизни». Там было 6 или 7 пунктов, и все они были достаточно привлекательными для Милнер, но ни одному из них она не готова была отдать приоритет и сказать: «Да, я хочу, чтобы именно это было делом моей жизни!» И хотя каждый из пунктов был сформулирован достаточно «взрослыми» словами, когда Милнер спрашивала себя: «А что я под этим имею в виду?» — в ответ возникали те или иные детские воспоминания.

 

Она спросила себя: «Неужели я никогда ни к чему в жизни не стремилась изо всех сил?» — и вспомнила, как ей как-то раз захотелось купить в зоопарке песчанку, и это было для нее в тот момент важнее всего на свете, и она преодолела кучу препятствий и все-таки ушла в тот день из зоопарка, унося с собой бесценную песчанку… «Да, я могу быть целеустремленной! Но не может же «завести песчанку» быть моей жизненной миссией!»

 

В какой-то момент Милнер записала на клочке бумаги несколько строк о том, что ей важно не «собирать знания» о жизни, а проживать ее, во всем ее своеобразии, насыщенно. Потом, неоднократно перечитывая эту запись, она не понимала, что конкретно имела в виду, но чувствовала, что это что-то важное. В результате через некоторое время она сформулировала для себя вопрос: может ли целью жизни быть не какое-то конкретное достижение или направление деятельности, а сам жизненный процесс?..

 

Сформулировала – и забыла. И опять ринулась изучать книги по самопомощи. Хотя рядом с выражением «жизненная миссия» она продолжала ставить жирный знак вопроса, с тем, чтобы сформулировать «частные жизненные задачи» или «проекты», сложностей не было. Она смогла сходу перечислить сорок штук. Когда она перечитала этот список, ей стало ясно, что до сих пор ее тянуло в сторону того, чтобы получить как можно больше разнообразного опыта, а тут она спросила себя: «А может быть, дело не в количестве, а в качестве?..»

 

На чтение книг по самопомощи и попытки определить собственную жизненную миссию у Милнер ушел примерно год; дневниковый эксперимент при этом продолжался, как она выразилась, «спазматически». Однако когда сформулировалась задача научиться отличать «качественный» опыт от «некачественного», записи в дневнике снова стали достаточно регулярными и развернутыми. В какой-то момент она записала: 

Милнер некоторое время позанималась по книжкам концентрацией внимания: брала какой-нибудь объект поневзрачнее и смотрела на него в течение 15 минут, не позволяя мыслям убредать далеко. Это дало ей новый и полезный опыт… который она совсем не знала, как перенести в повседневную жизнь. Самая большая польза от этого нового опыта была в том, что «концентрация внимания» перестала ассоциироваться со школьными уроками, когда необходимо засунуть свой ум в узкое пространство, надеть на него шоры и не отвлекаться на самое интересное, пока жизнь проходит мимо.

 

Милнер сравнивала свои поиски способов перехода в состояние «понимаю, как жить» с тем, как кэрролловская Алиса искала способ попасть в волшебный сад; при этом ей казалось, что если она один раз нашла ключик, то в следующий раз, когда она найдет дверцу, ключик обязательно должен подойти. Раз найденное решение должно срабатывать вечно. А если оно не срабатывает, значит, Мэрион «недостаточно старается». Дело не в том, что она, может быть, ключик держит не той стороной вверх, или что вообще тут не ключик в этот раз может быть нужен, — дело, конечно же, только и исключительно в том, что у Мэрион от рождения слабая воля. Потому что, вроде бы, как должно быть: вот поняла, какой хочешь стать и как хочешь жить, сформулировала, записала, и дальше надо – ррраз! – напрячь волю, и все тут же изменится… а оно почему-то не меняется вовсе.

 

Милнер сообразила, что на самом деле не знает, что такое «воля», и привычно представляет себе, что существуют только два состояния: в одном она, орудуя волей, как бичом, подчиняет себе мысли и направляет их туда, куда нужно; в другом она бездействует, и мысли разбредаются кто куда, как тупые овцы по пастбищу.

 

Тут-то Милнер взяла и перечитала все записи с начала эксперимента, и обнаружила очень интересную вещь: всякий раз, когда она упоминала слово «стараться» (а также «пытаться»), она имела в виду, не более и не менее, «зажав все возможные мышцы, кряхтя и скрежеща зубами, готовиться к другому действию». Она обнаружила, что гораздо больше сил уходит на «стараться», чем на само действие, каким бы оно ни было. Тогда ей пришло в голову, что состояний может быть не два, а гораздо больше, как типов шагов и пируэтов в танце. Она решила записать и расклассифицировать все знакомые ей «умственные жесты», позволявшие менять состояние («это толстое чувство», перенесение точки осознавания из головы в оркестровую яму и пр.), чтобы потом сделать что-то типа рецептурного справочника. Записала и обнаружила, что классификации на данном этапе они не поддаются и вообще весьма взаимозаменяемы.

Тогда она решила, что, может быть, дело не в том, что именно конкретное она делает со своими мыслями, а в том, что она вообще с ними что-то делает, то есть не находится в их потоке, а отстраняется, встает в стороне, как постовой-регулировщик, и следит за мыслями, чтобы не возникало «нежелательных ситуаций на дороге». Ведь если постовой в одиночку попытается собственным физическим вмешательством изменить направление потока движущихся объектов или созданий, его просто-напросто сомнут. 

 

К этому времени Милнер работала не только психологом, но и учительницей в школе Монтессори (из обычной школы она за какое-то время до этого ушла, разочарованная тем, что у нее «не хватает силы воли заставлять учеников делать то, что надо»), и она решила занять по отношению к своим мыслям такую же позицию, как и по отношению к ученикам в системе Монтессори… и тут вспомнила, что раньше это решение уже когда-то приходило ей в голову.

 

Через некоторое время, пересматривая записи, Милнер обнаружила, что может выделить у себя два вида внимания. Одно она назвала «узким», а другое «широким». Узкое внимание, по ее впечатлениям, было подобно ищейке, которая бежит по следу и кроме этого следа ничего вокруг не воспринимает. Оно удобно для решения прагматических жизненных задач, но если пытаться использовать его за пределами этих задач, возникает ощущение зашоренности, оторванности от мира и недовольство миром и собой. Широкое внимание никуда не бежит и ничего не ищет. Милнер отметила, что ей несколько раз удавалось попасть в состояние широкого внимания, когда она говорила себе: «я ничего не хочу», — и ей открывалась неведомая прежде полнота жизни. Однако когда она пыталась намеренно воспроизвести это состояние, оно ускользало от нее. И тогда она поняла, что основной критерий, отличающий узкое внимание от широкого – это сравнение с неким стандартом желаемого. Стоит завести себе стандарт желаемого и начать сравнивать с ним происходящее, как автоматически оказываешься в состоянии узкого внимания, и открытость миру, непосредственность взаимодействия с ним и сопутствующий восторг оказываются недоступны.

 

Милнер стала задумываться о том, что же ей мешает быть полностью открытой восприятию мира. Ведь если ее счастье до существенной степени зависит от нее самой, то что же мешает выбирать воспринимать мир так, чтобы быть счастливее? Первое, что пришло ей в голову – это страх столкнуться с трудностями. «Почему же, — спросила себя Милнер, — я всегда боюсь не справиться, не верю в свои способности, боюсь критики со стороны других людей?»

 

Она выявила у себя особый вид мышления; когда этот вид мышления оказывался доминирующим, она не могла выйти из потока переживаний, подняться над ним или встать в стороне от него. Этот вид мышления не подразумевает проверки разных умопостроений на реалистичность, они все представляются ему равно убедительными; также этот вид мышления не характеризуется согласованностью. Это как раз тот «блуждающий разум», о котором Милнер упоминала ранее; теперь она стала называть его «слепым мышлением».

 

Милнер осознала, что ей вообще достаточно трудно концентрировать внимание на той или иной задаче, это требует постоянного приложения усилий. Стоит себя отпустить, как внимание начинает блуждать, перескакивая с одного объекта на другой. Милнер стала выслеживать свои мысли, в случайные моменты задавая себе вопрос: «Так, о чем я только что думала?» — и быстро записывать это в дневник. «А о чем я думала перед этим? А перед этим?» — и таким образом она как бы двигалась по лабиринту своего разума, держась за нить мыслей-ассоциаций. Она сообщает, что ничего особенно захватывающего в этой письменной практике не было, но по крайней мере ей стало удаваться отследить, что же именно вызвало то или иное как бы «неизвестно откуда взявшееся» чувство или настроение.

Еще она обращала внимание на внезапно возникающие «в задней части ума» мысли, которые она называла «бабочками» — потому что они откуда-то влетели и куда-то тут же полетели дальше. Иногда эти мысли были своего рода комментарием к ее текущим переживаниям. Например, во время очень эмоционального разговора с кем-либо, рыдая, Милнер замечала «в задней части ума» мысль: «А ведь эти слезы вполне тебе подконтрольны, ты изображаешь определенную эмоцию».

Со временем она смогла обобщить, что:
 

1. слепое мышление безответственно и нецеленаправленно, это «более легкий путь», в который соскальзываешь, когда то, что необходимо сделать, кажется слишком сложным;

2. слепое мышление верит в собственную власть, в том смысле, что силой мысли можно изменить события;

3. слепое мышление абсолютизирует состояния: если Мэрион переживает счастье, слепое мышление убеждает ее в том, что это навсегда и можно планировать свою жизнь в соответствии с этим, — и то же самое верно в отношении уныния и несчастности;

4. слепое мышление игнорирует существование других людей как самостоятельных субъектов или же приписывает им полную ответственность за их поступки, а также злонамеренность. Все это очень напомнило ей Милнер детей, оказывающихся перед судом за то, что они, как могли, выразили свою несчастность и неудовлетворенность происходящим – в виде хулиганства, воровства, бродяжничества и пр. Она пишет: «Очень многое о собственном разуме можно понять, наблюдая за детьми, которые несчастны».

 

Исследуя «слепое мышление», Милнер обнаружила, что у нее «не столько здравого смысла, сколько хотелось бы». Слепое мышление:

• никогда при фантазировании/планировании не учитывало, сколько доступно времени и сил, в результате Милнер постоянно находилась под гнетом десятков недоделанных дел и незаконченных проектов; стоило заняться доделыванием чего-то одного, как «слепое мышление», преисполнившись восторга, придумывало еще десяток интересных дел и побуждало начать их все одновременно.
   
• вкладывало массу времени и сил в репетирование того, что Милнер скажет тому или иному человеку при встрече, — и, конечно, при этом слепое мышление не учитывало ни контекст, в котором может произойти встреча, ни возможные реакции собеседника… в результате, когда дело доходило до реального разговора, Милнер всегда оказывалась разочарованной.
   
• никогда не учитывало всех фактов и условий при принятии решений, что создавало Милнер ощущение неуверенности в любом принятом решении – потому что в любой момент на первый план могло выйти нечто, на что «слепое мышление» не обратило внимание.
   
• не признавало полутонов или разнообразия, хотело представить себе все либо «черным», либо «белым». То есть «моя работа либо идеальна, либо ужасна и вообще ничего не стоит, и я вместе с ней».
   
• приписывало другим людям то, что не могло вместить в себя. То есть, когда оно побуждало Милнер считать сделанную ей работу идеальной, параллельно с этим в ее воображении присутствовали критические высказывания других людей. Если Милнер одновременно хотела и не хотела что-то делать, «слепое мышление» подсказывало ей, что ее кто-то «заставляет» делать неприятное.
   
• не различало прошлое и настоящее, в результате собеседники в настоящем получали порцию эмоций, вызванных случайным воспоминанием о каком-то взаимодействии в прошлом.
   
• не умело расставлять приоритеты и устанавливать сложноподчиненные связи между различными элементами.

Милнер поняла, что если ей не удастся выйти из-под власти слепого мышления, весь ее эксперимент по поиску «способов жить» пойдет насмарку. Наблюдение за слепым мышлением помогло ей лучше понимать свое поведение и поведение окружающих, а также способствовало преодолению страхов, мешающих войти в состояние «широкого внимания».

 

Анализируя, в какие моменты слепое мышление захватывает ее разум, Милнер пришла к выводу, что это очень сильно зависит от состояния тела и от силы эмоций (особенно негативных). Голодная, усталая и больная, Милнер была гораздо более уязвима перед слепым мышлением. Однако избежать голода, усталости и болезней полностью невозможно, поэтому она решила зайти с другой стороны и посмотреть, в какие моменты слепое мышление имеет над ней меньше всего власти.

 

Ей удалось выделить три вида мышления:

1. слепое и блуждающее,

2. четкое и целеустремленное,

3. нечто среднее, что присутствовало во время бесед с другими людьми.

 

Милнер обнаружила, что четкое и целеустремленное мышление включается, когда Милнер распознает предмет мышления как «приличный» и «достойный», — и это, как правило, некая тема, объект или явление из внешнего мира. Содержания внутреннего мира часто оказывались «неприличными» и «недостойными» размышления, а потому оказывались во власти слепого мышления.

 

Милнер стала экспериментировать с тем, чтобы выражать словами, хотя бы для себя, разные «запретные» и «недостойные» темы, и наблюдать, как это будет влиять на ее состояние. Оказалось, что эти мысли «не хотят» быть выраженными.

 

Милнер тогда вывела для себя два правила:

 

1. всякий раз, когда какое-то негативное состояние «висит» над головой, как туча, и не рассеивается – оно наверняка порождено слепым мышлением;

2. пытаться понять его посредством логического рассуждения бессмысленно. Таким образом, если в подобном состоянии находится другой человек, надо его просто выслушать, а если в таком состоянии находишься сам – записывать мысли во всем их нелогичном блуждании, несмотря на сопротивление, с которым при этом сталкиваешься.

 

Дальше Милнер решила разобраться, какие же именно мысли и соображения настолько не хотят быть опознанными. Она поняла, что фиксация в состоянии узкого внимания возникает, когда есть страхи, от которых хочется отвернуться и убежать. Но если не уделять им внимания, они «на заднем плане ума» разрастаются в нечто чудовищное.

 

Она поняла для себя, что множество ее страхов – это множество личин одного базового страха, страха не сбыться, не состояться, не жить. Но «уловить» этот страх, взглянуть на него стало возможно только после того, как Милнер разработала для себя еще один метод работы со слепым, блуждающим мышлением.

 

Слепое мышление однобоко; оно представляет мир как контраст «черного» и «белого». Милнер в какой-то момент осознала, что «у любого узора есть изнанка», и завела себе специальный «блокнот для противоположностей». Если она была влюблена, она записывала в этот блокнот все, что было связано с равнодушием. Если она очень интенсивно защищала какое-то мнение, то в блокнот для противоположностей попадали все приходящие ей в голову аргументы против.

 

Также в какой-то момент ей захотелось нарисовать карту собственного жизненного пути, пометив важные события, моменты, места и пр. пиктограммами. Дальше она записывала в свой дневник все ассоциации, возникавшие у нее при взгляде на ту или иную пиктограмму.

 

В итоге у нее возникло ощущение, что, помимо мыслей, в которых она не отдавала себе отчета, у нее, скорее всего, есть чувства и желания, не идущие «от головы», от «так надо» и «так принято», а идущие от сердца и от тела. И если открыться им, признать их, тогда могут открыться возможности для разных удовольствий и видов счастья, доселе ей не известных. Но как пройти в состояние «широкого внимания», чтобы открыться им? Милнер обнаружила, что ей труднее всего это сделать после каких-то ситуаций и переживаний, в которые она сильно вовлекалась; после того, как ситуация заканчивалась, слепое мышление продолжало бегать кругами. Милнер обнаружила, что различные техники мускульной релаксации влияют не только на тело, но и на разум. Она осознала, что очень часто досада и переживание неудачи были связаны для нее с тем, что она пыталась что-то делать «головой», направляя мыслью каждое движение. Оказалось, что если удерживать в сознании только образ желаемой цели и при этом расслабиться, тело само прекрасно знает, как ему действовать, чтобы этой цели достичь. Например, чтобы петь чисто, а не фальшиво, Милнер оказалось достаточно думать о мелодии, а не о голосовых связках – вообще забыть, что у нее есть горло.

Милнер стало интересно, что можно делать еще, чтобы преодолевать слепое мышление – что-то, что можно было бы делать на ходу, не укладываясь на спину на 7-10 минут для релаксации и не записывая постоянно все то, что мечется в голове. Она вспомнила, как ей когда-то рассказывали про практику внимательности, но когда она попробовала ее осуществить (так, как она ее поняла), у нее ничего не получилось. Тогда она вспомнила одно психологическое исследование внимания, где показывалось, что фокус внимания пульсирует, моменты произвольного сосредоточения сменяются моментами «расфокусирования», необходимыми для «перезарядки». Милнер подумала, что так же может быть и с мышлением. Однажды она проснулась утром, и «итогом» снившихся ей снов была фраза «думай назад, а не вперед». Она попробовала так и сделать – то есть, размышляя о каком-то вопросе, она стала не «двигать вперед умозаключения», а возвращаться произвольной мыслью к тому, какой путь до этого проделало блуждающее мышление. Иногда при этом она находила оригинальные решения волновавшего ее вопроса, а в других случаях – только какие-то мелочные беспокойства.

 

Милнер поняла, что второй вариант – это результат каких-то неудовлетворенных потребностей и неосознанных личных желаний; стоило их сформулировать, записать и признать, как блуждающее мышление переставало к ним возвращаться. Практика внимательности «заработала», когда Милнер перестала «двигать» и «толкать» мысли, а стала наблюдать за тем, как они приходят в голову и исчезают.

 

Опыт стал подсказывать Милнер, что помимо сознательного волевого усилия, действия, есть еще «не-действие», «не-деяние», нечто, что невозможно назвать привычным словом «я», которое продолжает воспринимать происходящее широким вниманием, жить, и когда «я» суетливо участвует и пытается что-то куда-то направлять, и когда «я» не вмешивается (и в этом случае жизнь оказывается гораздо более счастливой и насыщенной).

 

Но почему же не удается поддерживать эту открытость, это не-деяние, это широкое внимание все время? Милнер стала разбираться, что же мешает распространять чувствилища, переносить точку осознавания за пределы себя – в предметы искусства, в других людей? Оказалось, что мешает этому страх исчезнуть, раствориться в Другом, уничтожиться, некоторое базовое чувство незащищенности. Чем оно сильнее, тем больше хочется закрыться и существовать в режиме «узкого внимания». Милнер решила для себя, что этот страх надо десенсибилизировать, то есть систематически открываться по очереди чему-то одному пугающему, потом возвращаться «в себя», потом открываться чему-то другому и т.п.

 

Все это время она продолжала вести ежедневные списки того, что ее радовало и приносило ей счастье; перечитав их, она обнаружила, что в начале эксперимента больше всего радости ей доставляла природа, а к концу «отчетного периода» больше всего радости ей доставляли люди, общение с ними. Причем под «общением» она стала подразумевать не разговоры словами и их содержание, а ощущение внесловесной сопричастности. Не последнюю роль в этом изменении сыграло то, что Милнер родила сына, который заговорил в полтора года, а до этого все общение с ним было внесловесной сопричастностью. Когда малыш бузил и не засыпал, Милнер расслаблялась, настраивалась на состояние покоя и распространяла в направлении сына чувствилища, и малыш тоже успокаивался. Милнер обнаружила, что подобный умственный жест, не проявляющийся вовне ни в каких действиях, оказывает заметное влияние и на взрослых людей, открывая возможности для настройки друг на друга.

 

Подводя итоги своего эксперимента, Милнер пришла к выводу, что единственное, что она в жизни способна реально контролировать, — это внимание, его качество и направление. Внимание, оно же развитие осознанности, оказалось осью и ключом для переживаний радости и счастья. Если делать что-то, чтобы «поймать» счастье, оно не ловится; но если просто открываться моменту настоящего, счастье приходит само. Милнер поняла, что невозможно изменить «себя» волевым решением, но можно направить внимание на рассмотрение и изучение своих актуальных состояний, и сам процесс рассмотрения приведет к изменениям.

 

В начале эксперимента у Милнер была гипотеза, что исследование того, что приносит счастье, может способствовать обнаружению «правильного способа жить» (для данного конкретного человека). Эта гипотеза подтвердилась, однако «правильный способ жить» оказался не набором правил поведения, а своего рода интуитивной мудростью целостного организма, с которой можно соприкоснуться, если растождествиться с умом.

 

Книги Мэрион Милнер на Amazon.com:

• A Life of One’s Own
• An Experiment in Leisure
• On Not Being Able to Paint

Может быть, единственный способ познать людей –

это самой стать в полной мере человеком

- Marion Milner -

Подпишитесь на нашу рассылку

Письменные практики в вашем почтовом ящике